Возьми мою душу - Страница 92

— Нормальный он парень? — спросила Тора. — Я встречалась с ним дважды — он производит впечатление очень сдержанного человека.

— Парень он клевый. Не такой, как все эти приезжие. — Сольдис снова хлопнула пузырем из жвачки. — Думаю, он чувствует себя неуютно, когда видит, как на него смотрят. Да к нему и ходят-то только двое: я и его двоюродная сестра Берта.

— Я и с ней познакомилась, — проговорила Тора. — Вы тоже дружите?

— Конечно. Ее я раньше не знала, она же из Рейкьявика. Мы встретились у Стейни. Она тоже клевая и к нему хорошо относится.

— Какая страшная трагедия, — вступила в разговор бабушка Сольдис, Лара. — Такие редко случаются. Трое местных попадают в аварию, двое погибают, а третий становится инвалидом.

— Вы имеете в виду пожилую пару, жившую рядом с фермой? — уточнила Тора.

— Да, именно. И наверное, самое ужасное, что Гвендур был пьян. Будь он трезвым, ничего бы не случилось. Их дочь Роза сильно переживала. Собственно говоря, гибель родителей ее и подкосила. Она и раньше-то общительной не была, а с тех пор стала совсем нелюдимой. Замкнулась в себе. Хотя ее-то никто ни в чем не винит.

— Значит, вы тоже из местных? — улыбнулась Тора.

— А как же. Здесь родилась и живу уже много лет, — произнесла Лара. Сольдис была очень на нее похожа. Лица их, несмотря на разницу в шестьдесят лет, имели много общего. — В молодости я уезжала в Рейкьявик, но скоро вернулась. Здесь мне нравится больше. С годами я все лучше понимаю: незачем куда-то отправляться, все равно ничего прекраснее не найду.

— Понимаю вас. Знаете, я тут столкнулась с массой любопытных вещей. Кстати, вам не доводилось знать бывших владельцев двух соседних ферм?

— Вы говорите о «Креппе» и «Киркьюстетт»? Разумеется, я их знала, — гордо заявила Лара. — Гудни с фермы «Киркьюстетт» была моей лучшей подругой. Вот почему я приезжаю сюда, хотя порой мне горько смотреть на здешние перемены. Жалко, что старое так быстро уходит.

— Вы помните прошлые времена? — Тора приготовилась задать самые важные вопросы.

— Да. Хотя, конечно, память моя, как и все остальное, ухудшается, но вот что интересно — давно прошедшее я помню лучше и отчетливее. Спрашивайте обо всем, не стесняйтесь. Гримур и его брат Бьярни были людьми неординарными, поэтому меня не удивят даже самые необычные вопросы. Вся жизнь на здешней ферме была странной.

Тора готова была расцеловать бабушку Сольдис.

— Какое счастье, что я вас встретила! — обрадовалась она. — Измучилась искать людей, готовых говорить со мной об этих вещах. Одни ничего не помнят, другие не желают рассказывать, — выпалила она, переведя дух, и с места в карьер спросила: — Не знаете, имела ли ферма какие-нибудь связи с нацистами? Я нашла в подвале флаг, другие атрибуты и крайне удивилась — откуда тут, в сельском районе Исландии, взялись подобные вещи? Неужели здесь кто-то сочувствовал нацистам?

Лара горько вздохнула.

— К сожалению, да. Бьярни загорелся этими идеями. Однако не забывайте: после смерти жены Адалгейдур — она умерла году в тридцатом — он стал совсем другим человеком. Она для него много значила, и, потеряв ее, он потерял и часть разума, и часть своей рассудительности. — Неожиданно Лара хитро усмехнулась. — Но нет, как утверждают, худа без добра. Фактически на своей странности он и сделал громадные деньги. Вкладывал средства в такие дикие проекты, что все просто за голову хватались и ждали, когда же он обанкротится. Однако вот чудеса — все вложения приносили ему немалую прибыль, а ситуации складывались в его пользу. Вскоре после того как он занялся инвестициями, разразилась война, и деньги к нему потекли рекой. Все ему было на руку — и оккупация, и взлет рождаемости. А вот Гримуру, всегда отличавшемуся рассудительностью, не везло катастрофически.

— Он обанкротился?

— Нет, гораздо хуже, хотя, думаю, находился на грани банкротства. По образованию он был врачом, но поскольку в наших местах уже имелся доктор, практику Гримур не нашел и мало-помалу был вынужден заняться фермерством. Постепенно он и вовсе забросил медицину, решил расширить хозяйство, но так и не нашел работников. Все тогда рвались в Рейкьявик, где иностранные военные власти платили несравненно больше, чем здесь. От банкротства Гримура спас его брат Бьярни. Выкупил его собственность, но позволил Гримуру и впредь распоряжаться ею по своему усмотрению. Учтите — в те времена отношения между ними были весьма прохладными. Полагаю, Гримуру было тяжело принимать помощь от брата, но он не имел выбора. В довершение всего примерно тогда же умерла жена Гримура Криструн, оставив его с маленькой дочкой на руках. Криструн была психически больной женщиной. Я не очень хорошо ее помню, да она и сама нечасто на люди показывалась. — Лара немного помолчала и, набравшись сил, продолжила: — Теперь относительно нацизма. К Бьярни наезжали какие-то люди из Рейкьявика, хотели сделать его лидером националистического движения Западной Исландии. В задачу его входило вербовать юношей и девушек, чтобы создать из них политическую организацию. Подобные объединения, насколько мне известно, существовали на севере и на юге Исландии, правда, чисто номинально. Никакого влияния на политическую жизнь они не оказывали.

— Ну и как Бьярни? Справился с задачей? Много набрал молодежи?

— Вы знаете, начал он неплохо и даже преуспел, — снова улыбнулась Лара. — Только успех его крылся не в привлекательности нацистских идей, не в символике и знаменах, а в красоте и формах Гудни, его дочери. Она нравилась юношам больше, чем все нацистские символы, вместе взятые. Можно сказать, они по ней с ума сходили.